В сельской библиотеке с. Корсаково новая выставка

 160 лет Цаганскому землетрясению – Провалу на Байкале. Ровно 160 лет назад в Саганской степи у Байкала произошло сильнейшее землетрясение.Навсегда исчезли с лица земли пять больших бурятских улусов, место это и сегодня называют Провалом.       В Новогоднюю ночь с 31 декабря на 1 января 1862 года (по новому стилю с 11 на 12 января) при сильнейшем землетрясении, продолжавшемся затем более года постепенно затухающими сострясениями, под воды Байкала погрузилась часть побережья Великого моря вместе с располагавшимися в Цаганской (Саганской) степи пятью бурятскими улусами.       Навсегда исчезнувшие улусы: Баршееровский, Батагаевский, Балташовский, Бахаевский и Петрушки-шамана находились в ровной, низменной, кое-где заболоченной местности.      Из рассказа Гашова Митрофана, умершего в 1932 году на 90-м году жизни: “В этой степи были озера-Саган, Глухой сор, Матвеевское, Кислое, Дурное. Ближе всех к морю и самое большое из них -Саган, это озеро соединяло все остальные речками. По берегам их были большие болота. В северо-восточной части степи находилась роща- Березовая грива.     Северная часть Сагана была заливом еще до Провала. Этот залив Старый сор отделялся от Байкала узкой полосой насосной суши – косой “Переволочка”. Последняя располагалась там, где в настоящее время проходит Пересыпь, отделяющая Провал. Эта Пересыпь не сплошная, она состоит из нескольких звеньев (острова Сахалин и Заячий)…”    Б.П. Махатов , знаменитый наш земляк-краевед, в свое время собирал рассказы и воспоминания очевидцев и современников, среди этих материалов есть интересный рассказ бабушки Мандархановны, которая рассказывала о своей матери, когда ей было 13 лет. Сено тогда заготавливали на островах и вывозили в большинстве случаев зимой. Под новый год поехали за сеном в Цаганскую степь на четырех лошадях, обратная дорога для них была самой страшной. Огромные трещины на льду, из которых бьет вода, храп лошадей, крики в ночи – согласитесь,страшная картина!. Возчики вынуждены были распрягать коней и оставить возы с сеном, а сами верхом кое-как выбрались из этих мест. На обратном пути заехали в улус, где были утром, а там что творилось: суетились люди, мычали коровы, лаяли собаки, шум стоял невообразимый. Только к утру они узнали, что там одна вода, хотя люди и спаслись, но лишились всего: весь скот, домашний скарб ушли под воду.    Из знаменитой иркутской летописи Нит Степановича Романова: “1862 год. После сильного подземного гула, были такие колебания земли, что люди и скот не могли держаться на ногах, а 20-пудовые бочки с рыбой перекатывались во дворах с одного конца на другой. В земле образовались щели, из которых шла вода с илом, из колодцев выбрасывало илистую воду на сажень вышины….В Кударе купол цекви обрушился вовнутрь храма, а из образовавшихся в земле трещин выброшенный песок выбивал половицы в избах, и вода затопила землю на пол-аршина…”    Много еще сохранилось свидетельств о той беде, которая вызвала масштабное переселение с этих мест. Много было развалившихся семей, много людей, которые переселяясь в другие места надолго, иногда и навсегда разрывали родовые связи. Из других источников: Более всего стихия навредила бурятским улусам. Вода, хлынувшая в образовавшиеся «прорвы», в некоторых местах быстро затопила сушу, и поэтому потонуло много скота. Примечательным явлением стали плавающие острова: кусочки суши среди болотистых мест, которые под воздействием хлынувшей воды оттаяли от внизу лежавшего грунта и «дрейфовали» по образовавшемуся заливу как своего рода айсберги с находящимися на них травой, кустарниками и даже деревьями. Люди спасались или на таких островах или уходили с животными на более возвышенные места. Через 1-2 дня в некоторых местах были видны торчащие изо льда рога быков и коров, которые завязли в ранее болотистом грунте и замерзли стоя. Из других животных так же серьезно пострадала нерпа. Скорее всего, испугавшись землетрясения, нерпы бросились во впадающие в Байкал реки, прежде всего в Селенгу. Немало из них погибало в непривычной среде, усугубленной пережитым стрессом. Байкальские «цунами» изо льда и воды, постепенное затопление суши по всей Цаганской степи нанесли значительный урон людям: затоплены улусы, погибли дома, юрты, множество других строений. Согласно статистическим данным материально и морально пострадало «инородцев» 227 семей, в том числе 658 душ мужского и 675 душ женского пола, потопило домов 141, юрт 313, амбаров 168, разных заведений 66, сараев 224, риг и кузниц 26, — на 25945 руб.; скотных дворов и других строений — на 11505 руб.; земледельческих орудий — на 5994 руб.; скота: лошадей — 230, рогатого — 2233, овец и козлов — 1823 — на сумму 29363 руб.; разного хлеба: не молоченного — 9168 суслонов, в зерне — 9614 пуд; сена 47943 копны, соломы — 1932 овина, — 55424 руб. 62 коп.; денег, одежд и разного имущества на 9283 руб. Общий ущерб, как считается, составил свыше 164 т. руб. После первых ударов стихии многие из бурят стали спасаться на крышах домов или под крышами, а так же на кровлях юрт. В душах теплилась вполне естественная надежда на то, что возникшее «наводнение» в скором времени пойдет на спад, попавшее под воду имущество удастся хоть как-то сохранить, и трагедия постепенно уладится. Но продолжавшееся более суток затопление разрушило все надежды, и надо было думать о спасении самих себя. 2 января 1862 года крестьяне из русских деревень пошли помогать оставшимся в зоне провала бурятам выбраться из затопленных улусов. Самым печальным было то, что некоторые аборигены находились на крышах в таком стрессовом состоянии, «что едва откликались из-под крыш на зов пришедших крестьян». Особенно тягостно период водяного и ледяного плена влиял на людей в ночное время. Глубокая ночная темнота вызывала не только уныние, но и скорбь. Эмоциональное состояние было самым ужасным — люди заболевали различными нервными расстройствами, вызванными испугом. А.Сибирякова «Очерк из Забайкальской жизни»: « — Я в те порыв самой Кударе был, — продолжал Семен Иваныч, — Сидим мы, пьем чай, да тары — бары разводим, также как теперь. Вдруг, как зашумит, загудит где-то, будто издали, да так страшно. Я бросил чашку, да марш — марш бегом на двор; только что подбежал к сенной двери, как ее расхлобыснет, да меня по лбу — тут и присел; изба трещит, ломится, того и гляди — рушится, да задавит; я ползком, да на улицу. А церковь-матушка так ходнем и ходит. Смотрю, что дальше будет: вдруг колокольни как не бывало — так и рухнула. Подождал немного — стихло; я в избу: мужики и бабы на коленках перед образами — лица нет на них, чашки со стола съехали, лампадка разбитая под лавкой лежит, шапка моя тут же вся в деревянном масле обпачканная; схватил я ее, да поскорее тягу из избы. Так не поверишь, братец ты мой, подхожу к коню — конь весь, как осиновый лист, трясется. Постегал я его, да скорее домой. Ну, здесь, говорят, ничего легче было, однако тоже напужались… Да, брат, не дай Бог, избави Бог!»